Все течет и ничего не меняется. Такие мысли возникают при сравнении нынешней идеологической ситуации с той, что существовала в Риге в 19-м веке.
Выгода от капитуляции
Более ста лет назад в неподцензурном России издательстве Лейпцига балтийские немцы издали книгу «Wir Balten». В ней провозглашалось: «Необходимо с корнем вырвать местную русскую школу и заменить ее немецкой, восстановить немецкий Дерптский университет… Выписать из Германии учителей, учительниц и профессоров».
Как же обосновывали любители онемечивать чужих детей подобное требование? Аргументация балтийских немцев того времени весьма примечательна и может вызвать любопытные аналогии с современностью. В 1869 году профессор русской истории Дерптского университета Карл Ширрен в книге о Балтии провозгласил: « В Прибалтийском крае русские – гости и могут здесь жить в качестве гостей, но не должны у нас обустраиваться. К несчастью, как бы хорошо ни жилось в гостях, часть все-таки иногда не прочь похозяйничать в чужом доме»…
Книга Ширрена отнюдь не была его частным мнением, она стала своего рода манифестом балтийских немцев. Жандармский офицер Андриянов доносил начальству: «Немного найдется в Лифляндской губернии домов, где этого сочинения не имеют».
Итак, борцы против русской школы подразделяли население на «коренных» и «мигрантов». Причем идею неравноправия они оправдывали событиями, случившимися задолго до рождения живших в то время латвийцев. А именно, условиями капитуляции Риги в 1710 году. Тогда Петр Великий великодушно подтвердил права местных немцев. Более чем через сто лет остзейцы вспомнили о старом документе и, приравняв акт о капитуляции к международному договору, восклицали: международный договор важнее внутреннего законодательства. «Здешний край для немецкой нации и ее потомства на вечные времена!» – провозглашали они.
Остзейцы готовы были каждодневно доказывать свое право иметь больше прав, чем другие жители Латвии. Непримиримо ведя идеологическую борьбу, они даже царя упорно именовали не императором, а герцогом. Еще Екатерина Великая однажды повелела передать курляндским дворянам: «Скажите им, что я императрица Всероссийская, а не герцогиня Курляндская». Не помогло. Император Николай I запретил называть себя герцогом. Но после его смерти немцы вернули себе любимый термин. Вице-президент гофгерихта (лифляндского суда) Вильгельм фон Бок заявил: «Счастливым должен почитать себя русский император до тех пор, пока сыны Лифляндии, Эстляндии и Курляндии почитают его в сердцах своих за истинного своего герцога, то есть за могучего… свободного от всякого одностороннего русского давления оберегателя их благоприобретенных местных, церковных и земских прав».
Конечно, призыв считать русского царя свободным от русскости выглядит весьма оригинально. Но немцы, называя императора герцогом, тем самым упорно подчеркивали: связь их края с Россией весьма формальна, они должны иметь в Балтии привилегии (при этом то, что, переехав в Санкт-Петербург, прибалтийский барон имел в этом городе равные права с российским дворянством, казалось им нормальным и справедливым). В Балтии же, по их мнению, русских следовало ограничить в правах. В ставшей остзейским манифестом книге профессор Ширрен указывал: «Русские занимают (в Балтии. – Прим. ред.)точно такое положение, какое должны занимать по праву и которое издревле занимали на деле». Напомним, что жители Риги издревле делились на граждан города – немцев и неграждан – латышей и русских.
Звучали речи: в Латвии вообще не должно быть ничего русского. Тот же профессор Ширрен утверждал: «Русский язык, вводимый везде, портит наши школы… угрожает нашей культуре». Начал профессор с защиты немецкой школы от русского языка, а кончил предложением ликвидировать школы с русским языком обучения. «Я позволил бы молодежи из остзейских провинций учиться по-китайски, по-французски, только не по-русски».
Кто сломал немецкий ход
После того как немцы объявили себя в Латвии «самыми коренными» московский профессор Михаил Погодин с удивлением написал им: «Вы не хотите знать латышей и эстов, истинных хозяев земли, как будто их и не было на свете». Действительно, латыши и эстонцы самим фактом своего существования опровергали утверждения, будто немцы – самый коренной народ Балтии, имеющий право на господство и привилегии. Как же вышли остзейцы из этой сложной идеологической ситуации? Они сделали вывод: «Есть народ – есть проблема, нет народа – нет проблемы». Начали с пропаганды идеи, будто латышей и эстонцев не существует. Этнограф Билленштейн утверждал: за много веков латыши стали похожи на немцев и ничем другим, кроме языка, от них не отличаются. Немецкий прибалтийский публицист Кайзерлинг не постеснялся сравнить эстонцев с лягушкой из басни про лягушку и быка. В басне лягушка при попытке достичь размеров быка лопнула. Кайзерлинг намекал: маленькая народность – как бы и не народ. Парадокс: он считался среди немецких публицистов… либералом. Другой либерал, активист «Латышского (просто анекдот. – Прим. автора) литературного общества» пастор Браже утверждал, что латыши обречены на онемечивание.
Одним теоретизированием идеологи остзейского превосходства не органичились. Глава лютеранской церкви Лифляндии пастор Вальтер в 1864 году призвал: «Онемечивайте латышей!». Через несколько лет Вильгельм фон Бок так охарктеризовал первые результаты работы: «Онемечивание поселян латышского и эстонского племени еще не доведено до конца, но между ними уже есть так называемые полунемцы…. Латыши охотно принимают от немцев образование и, если бы можно было бы добиться, чтобы русские хотя бы в течение нескольких десятилетий не тревожили, не подстрекали и не рассматривали бы беспрестанно крестьянских учреждений, то начавшееся развитие пошло бы наилучшим, здоровым, немецким ходом».
Итак, любители ликвидировать русскую школу хотели уничтожить и латышский народ. История не знает сослагательного наклонения, и никто не может сегодня сказать, были ли бы все латыши онемечены, если бы правительство России позволило проводить немцам в Балтии свою политику. Но известно, что часть латышской интеллигенции испытывала чувство большой благодарности к русским за политику противодействия остзейским баронам. В 1895 году в Латвии прошел очередной Праздник песни. Он совпал со столетним юбилеем присоединения Курляндии к России. В связи с этим участники праздника направили в Санкт-Петербург послание: «Великий Государь! Собравшиеся двести певческих обществ и присутствующие на празднике десятки тысяч латышей бьют челом Тебе, горячо любимый Царь-Государь! Прими Ты их чувства безграничной любви к Отечеству и радость их по случаю исполнившегося столетия блаженства в составе великой державной России».
Отнюдь не Европа
Еще один примечательный факт. В 19 веке «самые коренные» доказывали, что являются истинными европейцами, противостоящими «восточному варварству». «Держать фронт против Востока!» призывал профессор Ширрен. Однако быстро выяснилось, что идеологи неравноправия очень далеки от Европы
В 1869 году за антирусские призывы Карл Ширрен был уволен с должности профессора русской истории. Он вынужден был перебраться в Германию и… по свидетельству прибалтийско-немецкого публициста Эккарда, «никогда не чувствовал себя в Германии как дома». Привыкшему к сословным перегородкам любителю ассимиляции латышей и русских Германия казалась слишком демократичной, Ширрен боялся всеобщего избирательного права в этой стране.
Уже после Второй мировой войны немецкий историк Ротфельс констатировал: «Прибалтика жила в совершенно ином мире. Это была скорее Германия восемнадцатого, нежели девятнадцатого века».
Итак, главный враг русских школ доживал свой век в эмиграции в тоске и печали. А вскоре после его отъезда в городах Латвии и Эстонии рухнул последний бастион феодализма: вопреки воле остзейцев правительство отменило разделение горожан на граждан и неграждан. Идеи неравноправия постепенно отправлялись на свалку истории. Тогда казалось, что навсегда.
