В прошлом номере Ракурс объявил конкурс на лучшую публикацию о наших с вами современниках, тех, чья жизнь и поступки достойны уважения, благодарности и доброй памяти. В адрес Ракурса уже пришли первые письма, редакция готовит их к публикации. А пока суть да дело, предлагаем читателям очерк нашего постоянного автора. Он на ту же тему – «о людях хороших»…
Часто ли мы задумываемся вот над чем: а вдруг хорошо знакомый нам человек значительнее и интереснее, чем нам это видится в обычной повседневной жизни?..
Мы поддерживаем отношения, перезваниваемся. Да, мы «в курсе»: имеется у человека хобби, пишет что-то, рисует, вырезает из дерева замысловатые нецки. Ну, балуется и балуется. Деньги – во всяком случае большие – в свободные от основной, рутинной, работы часы за любимое дело он не выручает. Так и повелось: если занятия твои не приносят серьезных доходов, они, как надкушенное яблоко, не стоят особого внимания.
Незначительные, казалось бы, вещи превращаются в большое и ценное чаще всего с уходом человека. В худшем случае, если человек уходит навсегда – больничным коридором и млечным путем. В лучшем – если живым и здоровым просто пропадает из поля зрения и слышимости. Последнее проверяется легко. Если, конечно, верить сказанному Ахматовой: когда человек умирает, изменяются его портреты…
Я стараюсь верить Анне Андреевне. Вот уж сколько?.. лет пять никакой весточки от моего старого приятеля, художника-любителя Юрия Романова. Вглядываюсь в его неуклюжее, как определили критики из Нарвы, лицо на автопортрете – и не нахожу, к счастью, никаких изменений. Жил он в Нарве, работал мастером по холодильным установкам на поездах, ходил в море на пассажирском лайнере «Максим Горький» и рисовал, рисовал. Дачная, с осторожными вкраплениями мегаполиса атмосфера Нарвы располагала к творчеству. Но его тянуло в Питер. Манили плавающие в романтическом тумане огни, бесконечные выставки, концерты, запросто фланирующая по Невскому богема. Вырвался – и пропал.
Из давних последних писем я узнал: его встречи с кумирами закончились, мягко выражаясь, разочарованием. Недаром гласит восточная поговорка, не терпящая буквального толкования, – встретишь Будду, убей Будду.
В нем поражала одна особенность – рассматривать случайности, пронизывающие нашу жизнь, как постоянные мистические знаки свыше. В Африке, которой пугал детей несравненный Чуковский – не ходите, дети, в Африку гулять, – к Юрию подошел мальчуган и молча протянул дорогую, чуть ли не Паркер с золотым пером, ручку. А произошло это как раз в день рождения моего приятеля.
Еще мне была непонятна страсть Юрия к футболу. Причем даже к любительскому. Часто приходил на стадион в Нарве и, сидя на пустой зрительской трибуне, с упоением наблюдал за мальчишками. А я «на футбольной волне» всегда вспоминал из Райкина – эк сколько бугаев по полю туда-сюда, с одним единственным мячом…
Вот я все повторяю: «любитель», «любительский». А кто-то из классиков сказал, что настоящее искусство всегда творят любители. Профессионалы часто эксплуатируют однажды найденное, сознание, что им во что бы то ни стало надо создать нечто, на то она и работа, заменяет им вдохновение. Юра не рвался в профессиональные поэты. Рисунки его я принимал на ура, стихи его казались мне сырыми. Сейчас я понимаю, что и настоящие стихи, если внимательно не вчитаться, могут показаться всего лишь словесными упражнениями, что порой их легко спутать с домашней поэзией вечно влюбленных женщин, у которых в каждом стихотворении рифмуются любовь и кровь.
Ничего не имею против подобного способа бескровно убивать время, но в стихах Юрия было, по-моему, нечто настоящее, проступающее сквозь несовершенство формы. «Потешный посетитель с разорванной губой наклоняется за перчаткой, обретает покой. Смотрит на верх – половина второго. Смотрит на низ – отличается снова. Представляешь – «Максим Горький» и дорогу в свою мастерскую. Уязвляется плоть, так где же ее взять, другую…» Теперь, вглядываясь в рисунки и вслушиваясь в почти никому не известные строки Юрия Романова, я думаю о том, что их автор, рисуя и сочиняя, испытывал тяжелую, потому что от всего громадного мира, радость и невыносимую легкость бытия.
Мне же остается поставить, в который уже раз, диск группы «Чайф» и тихонько подпевать: «От старых друзей весточки нет. Грустно».
На снимке:
«Юность». Из рисунков Юрия Романова.
