НЕДАВНО В ЕВРОПЕ были названы самые читаемые авторы по итогам продаж 2009 года. Первым идет шведский детективщик Ларсон с трилогией «Миллениум». Вторая — Майер с вампирским романом «Сумерки». Этот роман уже много месяцев — старожил русского топа. Вместе с ее же «Затмением» оба романа в нем прочно занимают четвертую и пятую позиции.
Третьим европейским лидером назван автор скандального мирового супербестселлера «Код да Винчи» Браун со своим новым детективом о масонах «Утраченный символ».
В РУССКОМ ТОПЕ «Утраченный символ» давно бесспорный лидер. Пару раз его пытался подвинуть Акунин своим романом «Весь мир театр», но не получилось. Акунину приходится довольствоваться второй позицией. Читать о масонских делах все же интересней, чем о каких–то любовных театральных интригах. (Подробней о книге Брауна читайте рядом.).
Совсем недавно серьезную конкуренцию Акунину составляли два других любимца читающей публики — Пелевин и Гришковец. Но, после того как в фавориты выбился еще один очень необычный роман — «Подстрочник» Лунгиной, Гришковец с дистанции сошел. А Пелевин со своим полуфантастическим «Т» о мытарствах писательской души Льва Толстого, откатился на седьмое место.
«Подстрочник» — это литературная запись воспоминательного телесериала о жизни матери известного российского режиссера Павла Лунгина. Очень хорошо сказал о ней все тот же Акунин: «История жизни Лилианны Лунгиной, рассказанная ею самой, человеком достойным и мудрым, — это, пожалуй, самое сильное мое художественное впечатление за все последние годы».
Лунгина, конечно, человек необычный, как и ее книга. Многое пережив в своей жизни и помотавшись по свету, она сумела сохранить поразительный оптимизм. Роман даже можно было бы так и назвать: «Счастливо прожитая жизнь», потому что Лунгина, какие бы страшные вещи с нею или вокруг нее ни происходили, всегда умела радоваться каждому новому дню. Свою поразительную жизнерадостность она выставляет в книге как знамя. Впрочем, эта книга не совсем ее. Автором числится Олег Дорман, снявший одноименный кинофильм и переформатировавший его потом в книгу.
ВЫБЫВШИЙ ИЗ БОРЬБЫ за лидерство Гришковец сдал свои позиции не только из–за феерического успеха «Подстрочника». Произошла любопытная замена. Новый сентиментализм в книге «Продолжение ЖЖизни» уступил место почти в том же духе написанному еще в середине прошлого века роману Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Верней, «Ловцу на хлебном поле» — так называется новый, осовремененный перевод этой культовой в прошлом веке книги.
Не припомню другого случая, чтобы много раз издававшийся прежде роман опять вызвал большой ажиотаж. Произошло это, потому что новый перевод, в отличие от прежнего очень гладкого и литературного, сделан жестким современным молодежным сленгом и с обильной бранной лексикой. Получилась бомба. Никто не думал, что американские тинейджеры и студенты изъясняются так же круто как наши, русские.
Почему роман Сэлинджера заменил вдруг именно книгу Гришковца? Они обе написаны в исповедальной манере. С той лишь разницей, что, когда читаешь Сэлинджера, уходишь в минор, героя жалко. У Гришковца все по–другому: его пофигизм оставляет нас равнодушными.
А вот новый сборник Брэдбери «Летнее утро, летняя ночь», хоть он тоже о грустном, потому что о прошедшей жизни, в минор не ввергает. Собранные в нем рассказы примыкают к его же роману «Вино из одуванчиков». Они, действительно, пьянят и освежают, как сказал один американский критик. Читая их, вспоминаешь себя в детстве, в молодости и хочется жизнь прожить заново.
МЕМУАРИСТИКА В РАЗНЫХ ЖАНРАХ и в разной кондиции в последнее время стала издаваться все больше. К ней относится и рижское издание книги Дозорцева «Настоящее прошедшее время». Это воспоминания журналиста, поэта, прозаика и драматурга, несколько лет жизни пожертвовавшего политике (в том смысле, что на это время он как бы приостановил свою литературную работу). Написано интересно, емко. Мастерски? Да, конечно, впервые я прочел книгу местного русского автора, сумевшего написать ее так, что Латвия у него не выглядит захудалой «провинцией у моря». Многое, почти все — о себе. Это нормально. Воспоминания для того и существуют, чтобы рассказать, что ты сам сделал, написал, изменил. Последнее у Дозорцева касается его деятельности в Народном фронте и в Сейме. Здесь он блюдет честь мундира, от сделанного не дистанцируется. Хорошо это или плохо, пусть читатель решает сам.
И еще одна необычная топовая книга тоже написана рижанином, правда, бывшим,— это «Фантики» Гениса. Не проза, но эссе, довольно близкое к прозе. Это размышления о шедеврах русской живописи. Почему она в топе? Генис редкий автор, которому присущ нетривиальный взгляд на вещи. Чем он, собственно, и интересен. «Фантики» — из того же разряда.
