Наум Коржавин широкой публике сегодня почти не известен. Но его только что вышедший в Москве двухтомник воспоминаний «В соблазнах кровавой эпохи» не успел появиться на рижских прилавках, как сразу исчез. Потому, что к нам завезли всего несколько экземпляров.
А между тем стихи он писал замечательные. В 60-70-е годы молодежь его цитировала вслух и любила слушать, как он читает на поэтических вечерах. От остальных поэтов его отличала какая-то отрешенность от того, что происходило в стране, и равнодушие к мнению о нем читателей.
Это равнодушие потом стало обоюдным. Когда в середине 70-х на экранах телевизоров неожиданно промелькнуло сообщение, что поэт эмигрировал в США, его недавние поклонники отнеслись к этому безучастно – многие тогда уезжали в Израиль и в другие страны. О Коржавине быстро стали забывать. Во всяком случае те, кто не читал самиздата.
Планида Коржавина подводила его и раньше. Как поэту ему часто не везло. Поэтому, когда недавно мы увидели Коржавина в московской телепередаче «Линия жизни», никого из тех, кто знал его и раньше, не удивило, сколь глубокий след на его лице оставил знак печали.
А ведь начинал Коржавин легко и многообещающе. Первые его стихи появились в печати в 1941 году, а уже в 46-м его приняли в Литературный институт. Все ему как будто предвещало хорошую перспективу, и вдруг – арест. Коржавин года не проучился в Литинституте, как по приговору суда оказался на Колыме.
Сейчас считают, что уже тогда он был диссидентом. Студентом-то? За семь лет до смерти Сталина?… На самом деле все получилось гораздо прозаичней. Даже несмотря на то, что Коржавин всегда жил только стихами. Остальное его мало интересовало. А может – именно поэтому. По неосторожности он сочинил однажды крамольное стихотворение про Сталина. Прочел кому-то вслух, и тут же его взяли в оборот. Донесли куда следует, и его сразу повязали.
У Коржавина в те годы было больше позы, чем диссидентства. Он был человеком жеста, а не поступка и уж тем более не действия. Об этом стихотворении Коржавин потом если и вспоминал, то всегда с горечью, понимая, что нет на свете ничего глупее, чем оказаться за решеткой.
Освободили Коржавина только в 56-м. И даже дали закончить институт. Потом опять все пошло, как по маслу. В 63-м вышла первая книга стихов «Годы». Коржавина приняли в Союз писателей. Он стал печататься в центральных изданиях, писал критические статьи. Главной темой его стихов уже тогда стала судьба еврейского народа, чего ему простить не захотели. Коржавина подловили на самиздате и дали понять, что у него снова будут неприятности. И тогда он, наученный горьким опытом, решил, что надо спасаться.
Уехать в 73-м за кордон в его положении было совсем не трудно. К тому же не исключено, что Коржавин это сделал по подсказке и, может быть, даже под давлением органов. Рисковать и ждать, чтобы его с треском выслали, как высылали тогда некоторых настоящих диссидентов, не было мочи. И это определило всю дальнейшую жизнь Коржавина.
На Западе с распростертыми руками, как принимали диссидентов, никто его не встретил. Да и сам он на особый прием, по-видимому, не рассчитывал. Ехал ведь не за свободой, а чтобы спастись от органов. На родине его быстро забыли. В США, правда, удалось издать в разные годы несколько книжек, но на жизнь этим заработать было нельзя. Несколько лет Коржавин работал над воспоминаниями, изредка печатал отдельные куски в тамошних СМИ. И только издав книгу в Москве, немного заработал. Живет он сейчас в Бостоне, на пособие для престарелых. Говорит, ему этого достаточно. Если, конечно, не ездить каждый год в Москву. Вот тогда это уже проблема. А так все нормально. И продолжает писать стихи.
