В феврале 1928 годa русские латвийские политики и журналисты не переставали удивляться: те, кто еще год назад выступал против использования языков национальных меньшинств даже в деревенских самоуправлениях, те, кто боролся против либерализации закона о гражданстве, вдруг стали приглашать немцев и русских в правительство, обещая им всяческую поддержку. Что же случилось с национал-радикалами?
Куда делись принципы?
Недоумевали, впрочем, не только русские, недоумевали и многие латышские политики. Левый депутат Линдиньш с трибуны Сейма не без возмущения интересовался, почему национал-радикалы забыли о своих принципах? Страсти накалились, левые и центристы гневно обрушились на правых латышских политиков и на нелатышей (вспомните анекдот о человеке, который говорил, что не любит две вещи — расизм и негров). Экс-премьер левоцентристского правительства Маргерс Скуениекс даже назвал еврейского депутата Дубина лжецом и негодяем. (Дубин обратился в суд чести, который и заставил Скуениекса публично извиниться.)
Все смешалось в латвийском Сейме. Политологи и журналисты, как тот человек из известной песенки, задавались вопросом — левая, правая где сторона?
Подоплека событий
…Днем 20 января 1928 года депутат Петерис Юрашевский в сеймовском буфете с большим аппетитом уплетал жареную курицу. Журналистам он пояснил: не завтракал, некогда было…
Еще бы! Все утро кандидат в премьер-министры Юрашевский согласовывал с новыми союзниками декларацию будущего правительства. Впервые в истории Латвии Сейму предстояло утвердить кабинет, в который был включен министр-нелатыш. Еще три представителя национальных меньшинств должны были получить посты заместителей министров. Принцип — власть без нелатышей! — рухнул.
До создания кабинета Юрашевского в стране больше года плодотворно работала левоцентристская коалиция. Она сделала много хорошего: был подписан выгодный для Латвии торговый договор с СССР, либерализовали закон о гражданстве, обеспечив «сверхнулевой вариант»: гражданство без натурализации могли получить те, кто уехал из Латвии еще до Первой мировой войны, а вернулись уже в суверенную ЛР. В латгальских волостях разрешено использовать в делопроизводстве наряду с латышским и русский язык. И вдруг…
Часть депутатов-нелатышей проголосовала за отставку лучшего (с точки зрения национальных меньшинств) правительства за всю историю Латвии. Правые включили немецкую, польскую фракции, большинство русских депутатов в состав правящей коалиции. Было чему удивляться.
Смена ролей
21 января 1928 года Сейм большинством в 53 года утвердил правительство Петериса Юрашевского. Министром юстиции в новом кабинете стал представитель немецкого блока Магнус. Он тут же заявил журналистам, что будет отстаивать во власти интересы всех национальных меньшинств.
Жаркие дебаты в Сейме длились аж два дня. Причем правые и левые словно поменялись ролями. Социал-демократы, которые еще недавно защищали русские школы и либерализовали закон о гражданстве, вдруг стали резко выражать недовольство вхождением нелатышей в правительство. Один из левых депутатов обвинил правых: левое правительство в лучшем случае могло бы дать нелатышам пост министра по делам меньшинств, но не министра, в руках которого находятся общегосударственные дела.
Газета «Сегодня» справедливо писала: «Для того чтобы уязвить латышей (имелись в виду латышские избиратели. — Прим. ред.), был выпущен яд национализма».
Но все-таки, что же там случилось с принципами правых партий? Еврейский депутат Дубин заметил в сеймовских дебатах, что речь идет вовсе не о принципах. Что — верно. Пробыв больше года в оппозиции, правые решились на шаг, на который не осмелились социал-демократы, — дать нелатышам посты в правительстве. Это и решило судьбу Кабинета министров. Кстати, за день до своего падения правительство Скуеникса сделало сильный ход, назначив в совет Банка Латвии немца Грубе. Это был пост, которого нелатыши давно добивались. Заполучив его, Грубе тут же заявил, что считает себя представителем всех меньшинств. Хотя, думается, назначение левые сделали с опозданием, в момент, когда правые уже договорились с нелатышами. А нелатышские политики сочли, что сам приход меньшинственных политиков в правительство станет историческим прорывом, изменит атмосферу в стране.
Интересный исторический урок: когда речь идет о власти, политики могут быстро перекраситься и даже забыть о защите государственного языка.
Незнание языка — не проблема
4 февраля 1928 года правительство назначило трех новых заместителей министров. Лидер польской партии юрист Ян Вержбицкий получил должность товарища министра внутренних дел. В СМИ появилась информация, что Вербжицкий будет отвечать за вопросы гражданства (это почти то же, как если бы сегодня начальником Управления натурализации назначили бы запчеловца или согласиста) и за проблемы паспортов. Напомним, еще за пару лет до этого польские политики жаловались, что в одной из волостей поляков в паспортах записывают латышами. Врач Винца Баркан (еврей) стал заместителем министра по делам Латгалии.
Но наибольшее внимание оппозиции привлекло назначение на пост товарища министра земледелия русского парламентария Леонтия Васильевича Шполянского. Если газета «Сегодня» сочла это назначение победой русских, то левая оппозиция направила премьер-министру Юрашевскому запрос: как может работать товарищем министра человек, не знающий латышского языка?!
Оказалось, может. 14 февраля в Сейме состоялись дебаты. Премьер-министр Юрашевский ответил ударом на удар, намекнув, что социал-демократы сами пренебрегали интересами латышей: «Прежний кабинет допустил использование русского языка в самоуправлениях Латгалии, и понятно, если Шполянский будет вести дела со своими избирателями на русском языке».
Левый депутат Линдиньш убеждал: нельзя требовать, чтобы все чиновники министерства земледелия для общения со Шполянским овладели русским. Другой депутат Сейма, православный епископ Иоанн, возразил Линдиньшу: они все знают русский!
Печальный итог
Итак, нелатыши могли быть довольны. Но странное дело, жизнь их к лучшему не изменилось. Напротив. После выборов нового Сейма правительство осенью 1928 года ушло в отставку, через полтора года в мире начался тяжелейший экономический кризис, стимулировавший в Латвии усиление национализма. Та же партия Демократического центра скатилась в ультрарадикализм, ее законопроекты не одобрял даже «национально думающий» Карлис Улманис, а русская пресса писала о демцентре как о главном враге нелатышей. В 30-е годы министр образования от демцентра даже покусился на русские средние школы. Впрочем, из этой попытки ничего не вышло…
С чем, однако, связаны метаморфозы демцентристов? Возможно, был прав депутат Мелетий Каллистратов, голосовавший против правительства Юрашевского? Он говорил, что вопрос не в том, будет ли в правительстве русский замминистра, а в том, какую политику это правительство станет проводить. Каллистратов был прав в том, что «февральская революция» 1928 года оказалась мнимой. Русские политики, возможно, сами не сразу поняли, что произошло. Замминистры-нелатыши получили должности и хорошие зарплаты, но их избиратели не получили ничего. Эйфория оказалось преждевременной. Ибо дело все же не в постах, а в принципах.
