Недавно в Риге, в Международной высшей школе практической психологии, выступил с докладом Сергей Сергеевич Хоружий. Ученые такого уровня достаточно редкие гости республики, тем интереснее было знакомство. Хоружий — исследователь православного подвижничества (крещен в православие в 1968 году), специалист в области религиозной и философской антропологии, а также физик–теоретик, математик и специалист по творчеству Дж.Джойса, переводчик романа “Улисс”.
Для первого знакомства с этим редким по кругозору, эрудиции и глубине мысли человеком предлагаем читателям Ракурса фрагменты из интервью Хоружего московскому журналу “Политический класс”. Хотя речь в интервью идет о сегодняшней России, сказанное без особого труда можно распространить и на наше, латвийское, общество.
— Начнем с проблемы человека. На ваш взгляд, она сегодня приобрела какую–то особую важность?
— Сегодня во всех секторах культурного сообщества, включая уже и журналистов, вы услышите формулу: антропологический поворот. Понимают, правда, ее туманно, так что стоит ее отчетливо разъяснить. Имеется в виду поворот — или даже переворот! — в относительной роли, важности разных уровней глобальной реальности. Привычно было считать, что решающее значение имеют макропроцессы, а самое наименьшее — антропологические, идущие в человеке (антропология — наука о происхождении и эволюции человека. — Ред.). Но самые характерные явления наших дней, определяющие их облик, занимающие полосы СМИ, — антропологической природы. Вот самая острая проблема — терроризм; но его новейшая и опаснейшая форма, терроризм самоубийц, есть антропологическое явление — экстремальная практика из обширного разряда практик трансгрессии (преступания норм). Почти столь же остра проблема наркотиков: она означает, что современный человек в массовом плане практикует все и любые средства трансформации сознания, вплоть до разрушающих личность и смертельных. Еще глубже заходят генетические и гендерные эксперименты: они вторгаются в генетическую программу, в сам код человека, базовые механизмы продолжения рода, причем вторгаются наобум, без плана, без знания возможных последствий. Список легко продолжить, и вывод из него — однозначный: человек стал резко, неконтролируемо, опасно меняться, менять себя, и эти изменения явно становятся главным, решающим во всей Глобальной Системе, ее динамике.
Часто говорят о гибели человека, но всегда почти как о некой внешней угрозе — иссякнут ресурсы, Солнце остынет, комета врежется. Но Homo Sapiens, человек принципиально способен парировать внешние угрозы, а смертность его — его внутреннее качество, он носит ее в себе. “Как животный мир тяготеет к разуму, так человечество тяготеет к бессмертию”, — писал Владимир Соловьев Льву Толстому. Поправим классика: больше оно уже не тяготеет. Сегодня оно, в согласии с другим классиком, Фрейдом, тяготеет к смерти. Человек не пытается оспорить свою смертность и принимает ее. Человек — на наклонной плоскости, и наблюдаемые темпы антропологических изменений располагают думать, что многих столетий впереди ему уже не дано.
— Картины мрачные, а насколько они предопределены?
— Скажу определенно и сразу: ни насколько! Речь может идти только о тенденциях, сценариях, а не о предопределенном процессе. Возможны и совсем другие сценарии. Однако Россия сегодня — социум невменяемый или по крайней мере с серьезно поврежденной вменяемостью. Повреждены, глубоко расстроены прежде всего наши способности адекватного видения себя, самосознания, самооценки, самоотчета, что означает нарушение единства сознания. Причина достаточно ясна: ею служит наличие лакуны, дыры в сознании — несведенность счетов с ближайшим прошлым, отсутствие осмысленного отношения к нему. Ясна и причина этой причины: кому из хозяев нужно полное осмысление советского прошлого и честный, строгий расчет с ним? Полит–операторам? Эконом–операторам? Или, может быть, бандит–операторам? А меж тем плата за дыру в сознании велика: тяжкая дезориентация этого сознания. Как все слышали, общественное мнение, молодежь вполне одобряют широкое внедрение, засилье во всех сферах власти, во главе общества представителей спецслужб. Общество, приветствующее тотальный диктат тайной полиции как едва ли не социальный идеал, — бывает ли более дикий бред?
Не менее важной является и нравственная поврежденность. Дезориентация общества идет рука об руку с его полной деэтизацией: страну постиг небывалый, беспрецедентный нравственный провал, когда этические координаты не сместились куда–то, а попросту вообще исчезли. О нравственности говорят исключительно в безнравственных целях. Услышишь речи о добре, любви, заботе о людях — держись за карман, да живее прочь: вот наша нравственная реальность сегодня.
Общество, пораженное дезориентацией и деэтизацией, обнаруживает и еще одну характерную черту: тоже, пожалуй, беспрецедентную человеческую мелкость, безличность, мелкотравчатость культурного и политического слоя страны; черту, которую можно назвать пигмеизацией.
— И никаких положительных тенденций вы не видите?
— Катастрофические черты нашей родимой ситуации — сегодняшняя реальность и ближайшая, краткосрочная перспектива. Отсюда являются основания для умеренного оптимизма: в перспективе среднесрочной можно ожидать относительного оздоровления отечества.
— То есть нам следует уповать только на воздействие внешних факторов?
— Нет и еще раз нет! Универсальные факторы действуют прежде всего как внутренние силы, импульсы, а не как внешние воздействия. Поэтому открытость миру, связи с ним, интеграция имеют положительное значение (открытость вообще условие всякой жизни, включая жизнь духа). Однако в главном процессы оздоровления, на которые мы можем надеяться, могут происходить лишь из недр самого общества.
— Из каких слоев общества? Может ли, по–вашему, Церковь сыграть положительную роль в этом оздоровлении?
— К сожалению, меньше всего надежды на те слои, которым положено определять социальные стратегии. Для них мы придумали уже слово “пигмеизация”, и надо к нему еще добавить, что корыстный их интерес, их “своя рубашка” (а она в обществе без этики уж точно ближе к телу) никак не толкают их быть поборниками оздоровления.
Дальше идет “общественность” — наука, интеллигенция. Последний популярный термин относится целиком к прошлому, никаким социальным или социокультурным группам он не отвечает ныне в России, и ясное понимание этого — один из необходимых моментов возврата к вменяемости. Что же касается науки, то с нею в новой России успешно разыграли сценку из Хармса. Помните: “Химик: Я химик. Ваня Рублев: А по–моему, ты говно! Химик тяжело рухнул на пол”. На полу химик остается и до сих пор. А где еще ему быть? Я в науке работаю всю жизнь, и, как считают, не зря, кое–что сделал для отечества, и сегодня за это власти оценивают мой труд профессора — в точности вполовину зарплаты дворника, что метет тротуар. Это чисто клиническое соотношение цифр, еще один симптом невменяемости социума. За счет него сознание научного сообщества травмировано, оно не оправилось от действий Вани Рублева (тем паче что тот их продолжает и развивает дальше).
С Церковью дело обстоит все же лучше. По личному моему опыту, православная Россия сегодня — относительно более здоровый сектор социума. Конечно, она делила судьбу народа, и сегодня Церковь не может быть где–то вне всех опасностей и зола. К примеру, отсутствие осмысления советского прошлого — эта опасная черта относится к Церкви, церковной среде, пожалуй, еще больше, чем к среде светской. Другая опасность, о которой много говорят, — тенденция снова, как в имперской России, занять положение государственной Церкви и официальной религии. Такая тенденция — явное искушение, классическое искушение земной властью, которому христианство и Церковь подвергались постоянно в истории и которое вовсе не всегда побеждали.
Но в жизни Церкви есть совершенно иные измерения, более глубокие, и они важнее. Не столько дело в Церкви как институции, сколько в том, что хранится с ее помощью: в духовной традиции, в необходимом обустройстве духовной жизни человека. И вот здесь–то, в православной и русской духовной традиции, в подвижничестве, дисциплине внутренней жизни, имеются ценные ресурсы для современного человека.
Беседовал Сергей ШАПОВАЛ.
Полный текст интервью опубликован в мартовском номере журнала.
