или Будем пока сохранять верность идеалам
– Благодаря вашим концертам есть замечательная возможность услышать старинные инструменты, оригинальные фортепиано XVIII века. Этот цикл можно отнести к такому явлению, как аутентизм. Для вас аутентизм – что это такое?
– Для меня аутентизм с самого начала был и остается воссозданием исторического контекста. Это абсолютно реальное, здравое, позитивное реалистическое явление – стремление вернуть музыкальное и любое другое произведение в исторический контекст.
– А может ли сейчас человек XX, XXI века, с его «разбросанным мышлением», воссоздавать исторический контекст?
– Да, сейчас другое общество. Дело в том, что мы – общество потребления, и от нас уже ушло в далекое прошлое то общество сословное, аристократическое, которое было в XVII, XVIII и XIX веках.
– То есть музыка, которая сейчас звучит, существовала как аристократическое явление…
– Или церковная, ритуальная музыка, народная музыка того времени, с ее танцами – стихией совершенно другой. Или музыка коллективного музицирования, музыка бюргерского класса, когда увлекались квартетным музицированием. И другие роды музыки… Теперь, в XX веке, все это вышло на концертный подиум, даже музыка, которая антиконцертна в принципе, – духовная, например.
– XXI век как большой музей – это нормальная обстановка?
– Конечно, получается метафизическая дилемма, противоречие. В нашу эпоху мы имеем как бы «второе барокко», «второй романтизм», «вторую классику». Инструменты, которые были созданы по потребностям эпохи, создаются опять и сейчас. Причем воссоздаются такими же, в той же стилистике. Но обращено все это к другому обществу. В этом есть парадокс нашего времени, но и привлекательность. Может быть, именно эта несамодостаточность, потребность нашей эпохи в других искусствах, в других культурах, забытых, ушедших, смежных, экзотических, потребность охватить эту историю – это не только стремление к заполнению «дыр, прорех в сознании», это еще и какая-то ностальгия по целостности, которая, может быть, отсутствует в современном человеке.
– Может быть, дальше музыка будет существовать в некоем пространстве мультимедиа, когда восприятие различных видов искусств будет осуществляться одновременно?
– Может быть. Но тогда вместе с поиском мультимедийного пространства утрачивается самоценность деталей и самоценность ограниченного способа самовыражения, который свойствен любому виду этой музыки. Например, мода на грегорианику на Западе превратила грегорианское пение в некий род шоу, в то время как это была даже не музыка, а богослужебное пение, которое имело дело только с молитвой. И в этом смысле, конечно, ХХ век, располагая всеми этими сокровищами, одновременно поглощал их, как Кронос своих детей, или даже уничтожал. Это самопоедание того, что человек сотворил сокровенного, адресованного узкому кругу людей.
– То есть десакрализация ценностей, выставление их на всеобщее обозрение.
– Да-да, на всеобщее обозрение, на общую ярмарку – это, конечно, ужасно. Но, с другой стороны, что делать музыкантам, которым эта музыка действительно отвечает, и которые воспроизводят ее честно, открыто. Я думаю, что все-таки для этой музыки нужна какая-то камерно-музыкальная резервация – я бы сказал так – где общение со слушателями приводит к возникновению некоей микроатмосферы. Маленькие домашние, камерные концерты, мне кажется, ценнее, чем большие сценические аранжировки, большие подиумы, где эта музыка уже выходит за свои грани. Музыка, имеющая дело со словом, и со словом сакральным, не может выноситься в тот ряд, где она полностью десакрализируется. Она теряет свой смысл, превращается в обертку, и тогда зачем воссоздавать эту музыку в том виде и на тех инструментах, на которых она исполнялась тогда?
Трудно сказать, куда приведет наша эпоха, во всяком случае, нивелирование ценностей в наше время – это очень серьезный переломный момент. Создадутся ли ценности, равнозначные ценностям предыдущих эпох? Я могу пока поставить здесь большой вопросительный знак, поскольку вопрос о ценностных порядках ставится очень серьезно. Точек отcчета, то есть тех планок, по которым возникает понятие ценностей, становится все меньше и меньше, и именно из-за того, что эти, когда-то незримые точки отcчета, грубо говоря, идеальные позиции, к которым притягивалась вся деятельность общества, духовная и материальная, проецировалась с них. Сейчас эти точки отcчета становятся все более зримыми, ощутимыми и, можно сказать, реальными. Они становятся абсолютными реалиями нынешней жизни. Таким образом из идеальных они превращаются в преходящие. И в этой связи можно говорить о ценностях, которые пока еще традиционно существуют, и мы боремся за их сохранение.
– Предполагаем жить…
– Предполагаем жить, да. Будем пока сохранять верность идеалам. А будут ли эти идеалы сметаться, как сметаются целые города и поселения нынешними катаклизмами, которые тоже знаки этого времени, покажет время.
