Георгий Владимирович ИВАНОВ
(1894-1958)
В октябре 1922 года Георгий Иванов вместе со своей женой поэтессой Ириной Одоевцевой покидает Россию. До этого он работал в издательстве «Всемирная литература», где входил в возглавляемую Гумилевым французскую секцию. Расстрел Гумилева рассеял последние иллюзии Иванова по поводу сотрудничества с новой властью. Речь шла уже не об эстетических расхождениях с ней, а о собственной жизни. В годы эмиграции Иванов живет в Берлине, Париже, иногда – в Риге, где у отца Одоевцевой была коммерция (доходный дом и т.д.). Средств отца, кстати, хватало супругам для безбедного существования во Франции – но только до прихода в Ригу Красной Армии.
«Случай Иванова уникален: благодаря эмиграции у него прорезался голос, захватывающий, подлинный и глубокий…» – пишет поэт Юрий Кублановский в предисловии к американскому изданию избранных стихотворений Георгия Иванова (1987). Истинно так: его называли первым поэтом русской эмиграции. Америка даже собиралась представить Георгия Иванова на Нобелевскую премию – если будет благоприятная политическая конъюнктура. Конъюнктура таковой не оказалась – на премию был выдвинут и получил ее француз Роже Мартен Дю Гар (1937). Та же история повторилась и в 1957 году, когда премию вручили Альберу Камю.
Георгий Иванов оказал сильнейшее воздействие на поэзию «Парижской ноты» – литературного течения русского зарубежья, возникшего в Париже в конце 1920-х годов и просуществовавшее до конца 1950-х. Вот она – эта «нота»:
За столько лет такого маянья
По городам чужой земли
Есть от чего прийти в отчаянье,
И мы в отчаянье пришли.
В отчаянье, в приют последний,
Как будто мы пришли зимой
С вечерни в церковке соседней
По снегу русскому домой.
Он умер на больничной койке, чего всегда боялся. Одно из его последних стихотворений «Я не хочу быть куклой восковой» написано в доме престарелых в Йере, на юге Франции.
Я не хочу быть куклой восковой,
Добычей плесени, червей и тленья,
Я не хочу могильною травой
Из мрака пробиваться сквозь каменья.
Над белым кладбищем сирень цветет,
Над белым кладбищем заря застыла,
И я не вздрогну, если скажут: «Вот
Георгия Иванова могила…»
И если ты – о нет, я не хочу –
Придешь сюда, ты принесешь мне розы,
Ты будешь плакать – я не отличу
От ветра и дождя
слова и слезы.
1958
