Я давно заметила, что хорошие художники – сплошь философы и поэты. Долгое молчание наедине с холстом или, может, кисть – это какой-то особый проводник между Небом и Землей, поди знай. Но с ними всегда интересно…
«Купить время»
– Николай, поговорим, для затравки, о ваших знаменитых дебилках. Почему вдруг дебилки? Вы ведь художник, а не карикатурист.
– А это не карикатуры. Это… Один журналист назвал их каприччиос 20 века. Может, слишком громко, но так он их обозвал.
– Вы помните, как родилась на свет самая первая?
– Самая первая появилась… аж в 86-ом. Я тогда в Санкт-Петербурге попал на выставку митьков и увидел этот синтез образа и слова. Там была серия под названием «Добрые дела». Доброе дело – пионеру старушку через дорогу перевести или кинуть бумажку прямо в урну. И тогда я решил делать иллюстрации к идиоматическим выражениям. С того все и началось. Потом я стал просто прислушиваться, что люди в городе говорят, в трамвае, на базаре. Иногда услышишь такой перл, что он сам на образ ложится.
– То есть не вы сюжеты выдумываете, не из головы?
– От слова все, от услышанного слова. Это не я, это народ придумал. Параллельно я развивал еще двадцать направлений.
– Сколько-сколько?..
– Ну, условно двадцать. Вот я вам покажу… (Идет к столу, на котором чего только нет!) Это серия «Эпиграммы», макет будущего издания с предисловием Николая Гуданца. Называется «Астральная хроника смутного времени» – такой, знаете, синтез русского лубка и текста.
– Хроники, однако, получились жесткие…
– Я понимаю, что они злые, но – такое время на дворе.
– Может, не стоит умножать зло?
– Если мы научимся давать по морде, с нами научатся считаться. Иначе никак.
– Эти двадцать направлений – какие?
– Вот был чемпионат мира по хоккею – я нарисовал современных гладиаторов. Параллельно занимался книжной графикой. Сделал, кстати, иллюстрации к детской энциклопедии «Что? Где? Когда?» Целых 18 томов, хоть в книгу рекордов Гиннеса заноси. Там был довольно скучный текст, хотя, если подумать, интересный. Его нужно было как-то оживить, я придумал гнома умного и гнома глупого. Они попадают в разные ситуации и, поскольку они существа метафизические, могут и на дно океана опуститься, и в космос слетать.
– Это сюжетные иллюстрации? Как комиксы?
– Разные. Ну, например, про то, что такое огни святого Эльфа, или, скажем, кто такие гладиаторы. Еще работал над библейскими мотивами. Макет уже готов, надо только купить время, чтобы сделать ее начисто – Книгу бытия. Работать над ней я начал лет тридцать назад.
– Вы своими рисунками комментируете Библию? Так?
– Ну, можно условно считать, что это как бы комментарии. Но не иллюстрации в буквальном смысле, хотя к каждой главе этой Книги бытия свой рисунок. 48 глав и 48 иллюстраций. К этому я очень серьезно относился. Рисунки смотрел отец Александр Мень, и он их одобрил.
– Вы были хорошо знакомы с отцом Александром?
– Да. Не могу сказать, что он был моим другом – слишком мы несоизмеримые величины, но мы были в очень дружеских отношениях. И я проводил его в последний путь. Когда его убили… (долго молчит).
Кто вы, князь?
– Над чем вы еще работали?
– Есть фэнтези в духе Брэдбери, философские рисунки, графика разных лет, горы – Тянь-Шань, Памир, портрет, пейзаж, акварельные миниатюры, путешествия – дорожные зарисовки, книжная графика, русско-балтийские руны, серии «Родная речь», «Мимолетные виденья», «Угодные богам веселые непристойности». Сейчас на саммит в Петербург отправятся шесть моих работ. Деньги, так, во всяком случае, говорят, пойдут на реставрацию иконостаса Казанского собора. И еще многое другое, непредсказуемое. А вот я вам сейчас покажу… еще я делаю такие вот непонятные вещи…
– Руны от православного князя Николая Уварова?
– Я люблю говорить, когда вешаю лапшу на уши журналистам , что это из древних рун, из той жизни, когда люди еще понимали язык зверей и птиц.
– А когда не вешаете лапшу на уши, что говорите?
– В общем-то это делается, когда голова отключается полностью. Начинаю с того, что беру кисточку, закрываю глаза и интуитивно, как рука поведет, веду кистью. Потом открываю глаза, что-то дополняю, подвожу к какой-то гармонии, а потом уже чистая работа с цветом – обводочка серебром, золотом…
– А если вдруг нечистая сила – свят-свят! – руку поведет?
– В святоши запишемся? Тут у меня висела одна икона, ее вышивала женщина, причем с благословения отца Амвросия из Елгавской пустыньки. И все равно находились, как их отец Александр называл, церковные ведьмы: «Не-е-ет, здесь чувства есть, а надо, чтоб не бы-ы-ыло». Чтобы, значит, работы никакие были – никакие!
– Ортодоксы вас не поймут…
– Да, потому что я немножко шире живу. И настаиваю на этом «шире».
– Что значит – шире? Или спрошу иначе: кто же вы, простите за пафос, Николай Уваров?
– Я просто человек во Вселенной. Если совсем коротко… вот, смотрите. (Берет со стола коробок со спичками). Есть такой фокус, я его еще в детстве показывал. (Достает спичку, зажигает, зажженную трижды отправляет в рот, потом тушит об палец, на пальце комочек черного пепла). Вот здесь (показывает на пепел) – галактики и вся Вселенная, мыслимая и немыслимая. И вся наша болтовня о Боге, и само слово Бог – вот здесь.
– В пепле?
– Можно сказать – пепел, можно сказать – песчинка. А вот то, что вокруг, – те невидимые энергии, которые мы не можем ни назвать, ни увидеть, и либо ты эту энергию собой, как если бы с тебя сняли кожу, чувствуешь и взаимодействуешь с ней, либо нет. Все остальное болтовня. Все эти институты, поклоны, поборы, десятина…
– Слово «энергия» теперь в моде.
– Ну другого люди не придумали. Не в слове дело.
Пару слов о путанах
– У вас на картинах горы. Не Тибет, не Гималаи, а, вы сказали, Тянь-Шань и Памир?
– Это ностальгия. Я родился в Ташкенте, там мои корни, деды-прадеды. Прадед туда вступил с армией генерала Скобелева в качестве полкового священника, потом род там расплодился-размножился. Но я в тех краях давно не был, с тех пор, как границы перекрыли.
– Грустите по тому, прежнему, времени?
– В то время… тогда была по крайней мере какая-то надежда. Верили в прямолинейную эволюцию, в то, что есть-де отдельные недостатки, но мы будем совершенствоваться и расти над собой. Вот и выросли… Хотя я помню, как в 80-го годы ко мне приехал друг, хотели выпить-перекусить, а в магазинах одни ржавые дохлые скумбрии или эта самая, ставрида. Абсолютно пустые магазины. Но мы уже тогда чувствовали, что то стагнатское время должно взорваться…
– …и взорвалось.
– Да так, что пришлось наступить на горло собственной песне, и меня спасал Минздрав, в котором я работал, отвечал там за полиграфию. Приличная была работа – печенки-селезенки, общение с интеллигентами-врачами. У меня с ними до сих пор отличные отношения.
– А прежде, всю жизнь – на вольных хлебах?
– Еще работал в «Советской молодежи», фирменный стиль, как теперь говорят, ей создавал. До 1988-го, когда с приходом нового редактора – помните, был такой Василенок? – не получил уведомление, что в моих услугах больше не нуждаются. Тогда я сказал себе: все, Уваров, больше не служить нигде и никому! Доверимся высшим силам, и только творчество, только тем жить, что по душе.
– А жить на что?
– То-то и оно. Когда жареный петух прилетит, когда последние пять латов в кармане, а семью кормить надо… То самое шило, которое заставляет крутиться, и очень больной вопрос. Мне тут приятель как-то говорит: вот знаешь такого художника, он ведь хорошо живет, на заказы, и денег немерено.
– И что вы ответили?
– Я сказал: а ты знаешь, сколько путана стоит? Очень они дорогие, путаны.
Космос щелкнул тумблером
– Николай, это что за техника?
– Мое ноу-хау – масляная пастель на наждачной бумаге. Это Каугурские сосны, а вот Москачка уходящая, целая серия. Сейчас уходящую Юрмалу буду делать.
– Очень вовремя. Юрмала, что называется, теряет свое лицо.
– Все теряет. Новая эпоха.
– И она вам сильно не нравится?
– Сейчас время проявления. Вот, ребята, вам свобода, делайте с ней, что хотите. Время вседозволенности.
– Зато проявляется и кто есть кто.
– Да, в этом, наверное, его плюс. Я несколько лет назад говорил со своим знакомым о том, что же с нами происходит. Все происходящее – следствие, а причина заключается в некоем изменении физики. В космосе каким-то тумблером щелкнули, и началась мутация. Вроде бы те же люди, в том же обличии – руки, ноги, пальцы те же, как раньше, писаем-какаем, ругаемся, влюбляемся, решаем свои проблемы, а мир изменился.
– Это вы так «подумали»?
– Нет, я это почувствовал. В первый раз еще лет двадцать пять назад. Шел вечером по пляжу в Майори, глядел на море, и вдруг ощущение, что время сделало такую петлю – это очень условно, вы понимаете, да? – что-то провернулось…
– Может, фантастики начитались?
– Нет. Это предощущение, что все рухнет, было в девяносто втором и еще раньше, в 81-ом. Мы тогда с ребятами с лодками поехали в Карелию на рыбалку, и вроде бы такая благодать, такое блаженное состояние, и – опять это «вдруг»… Жареный петух прилетел.
Под жареным петухом
– Как же жить будем под жареным петухом?
– А жить будем так, как каждый себе назначит.
– Разбежимся, зароемся по своим норкам?
– Нет, почему же? Не в норку, а каждый будет расширять свое поле, собирать энергию. Я, например, хочу, чтобы вокруг меня жили свободные люди, и потому вокруг меня собираются свободные люди. А если каждый в своей норе, в своей щели, как насекомое, человек забудет, если вообще когда-то знал, о своем предназначении – быть свободным. Абсолютно свободным даже в этом насквозь воровском государстве.
– Как остаться человеком в этом государстве?
– Это проще простого. Даны в Ветхом завете десять заповедей, одна из них – не делай другому того, чего не хочешь, чтобы делали тебе. Вот, все! На этом все стоит, остальное – комментарии. И знаете, года четыре назад выхожу я со своей большой выставки в Бергу базарс’е. Ноябрь, темно, и вдруг слышу: «А, привет! Давай я тебя настоящим виски угощу». Володя Митин. Знали такого?
– Бывший рижанин, уехал в Израиль, принял иудаизм, убит при невыясненных обстоятельствах…
– Да… А в тот свой приезд он мне сказал, что надо знать только две вещи. За все в жизни придется отвечать – это раз. И второе: если ты знаешь, что что-то сделал не так, выйди в чистое поле, подойди, если хочешь, к дереву и скажи: «Господи, я больше не буду!» И все.
– Николай, а если не во поле и не у дерева, то на чем еще ваша душа успокаивается?
– Сейчас я возвращаюсь к моему самому раннему – к пейзажу. Не к сусальным картинкам, а чтобы было небо, земля, может быть, два-три дерева…
Князь Николай Николаевич Уваров принадлежит к одной из древнейших дворянских фамилий России. А заодно и к редкому во все времена типу художника-интеллектуала. Свое вдохновение он черпает в самых неожиданных сферах и воплощает его с безукоризненным академическим мастерством в самых разных техниках – масло и офорт, линогравюра и акварель, карандаш, тушь. Космический лиризм вдруг сменяется едким политическим сарказмом, трагическое мировосприятие – щедрым раблезинским юмором…
Из предисловия Николая Гуданца к альбому Николая Уварова
