«Когда человек поет, он звучит сам, участвует в звучании вселенной. Сегодня акустическое пространство заполнено до отказа, забито так, чтобы каждый из нас своего голоса не слышал. Звуки извне закачиваются прямо в мозг, плейер — предел такого сжимания, когда расширить акустическое пространство можно, лишь входя в изнанку бытия, в мертвый мир. И этот мир агрессивно грохочет ритмами локомотива, мчащегося по рельсам «прогресса». Так стирается грань между одушевленным и неодушевленным, между живой душой и мертвечиной».
Эти слова принадлежат исполнительнице русских народных песен, романсов и духовных баллад Евгении Смольяниновой. 28 февраля она в очередной раз выступит в Доме конгрессов с программой песен из двух своих новых альбомов, еще не знакомых рижской публике.
Это получилось случайно, просто так совпало, что в одном номере Ракурса, на одной полосе нашего «Дома культуры» Гарри Гайлит в унисон с Евгенией Смольяниновой заговорил о песне. Точнее, о том, чем нас исправно и агрессивно кормит современный эфир. И о разных взглядах на песню.
Вот Евгения считает, что народную песню не слушают, ее — поют, и «когда ее поют вместе, то возникает ощущение общего душевного созвучия, единения. Я бы назвала это еще сочувствованием. Любой человек, испытавший такое единение, прекрасно знает, сколько несказанной радости может дать совместное пение».
У Смоляниновой есть право и причины заявлять такое. Она много ездит с концертами по провинции (кстати, вопрос, а «русская Рига» сейчас не есть ли на свой лад культурная провинция?). Почему ездит? Ответ Евгении: «Не секрет, что в провинции особое влияние имеет телевизор. Бытует мнение, что людям нужны попса, сериалы. Но все–таки нужно дать публике шанс увидеть нечто другое, услышать нечто другое. Люди должны иметь возможность услышать свои родные песни. Зритель сам разберется, что для него важно».
Смольянинова, по дружному признанию музыкальной критики, продолжает традицию исконно русского исполнительства. Что эта традиция включает в себя? Еще раз слово Евгении: «Русский певец философичен и по–настоящему раскрывается только с высоты духовного воззрения на то, что делает — что бы он ни пел. Тогда проявляется подлинность — исконно русская черта. Но во времена тотального атеизма люди просто забивали свои духовные колодцы, заваливал их валунами, чтобы не ощущать никакой глубины. Так возникли пафосность, поверхностность. И тем самым, я думаю, традиция была утеряна, потому что причина потери традиции не в том, что голосов, скажем, не было — голоса прекрасные были. Однако важно, с какой точки человек смотрит, где он находится, как обозревает мир, откуда поет. Когда звучит не только тело, но поет душа, дух человека, это настолько действует, что невозможно не слушать, что бы этот человек ни пел. Такой певец запоет все что угодно, и все будут слушать, потому что сквозь слова и музыку будет улавливаться совершенно другое».
Вот такое отношение к музыке, к песне, к исполнительскому искусству. И к нам, к кому обращено это искусство. Понятно, решить, насколько мне, вам, еще кому–то близка именно эта манера, это искусство, лучше самим увидев и услышав Евгению, если не в концертном зале, то хотя бы в записях. Но в любом случае ясно, что ничего, ну абсолютно ничего общего с попсой она не имеет.
А меня зацепила еще одна реплика Смольяниновой из ее относительно недавнего интервью. Сказала она следующее: «Мне пророчили громкую карьеру. Все говорили: «Проснешься знаменитой!» И в молодости я этого ждала… Но тогда я не знала существующего положения вещей, не знала, как устроен мир. Господь дал мне время подумать: когда ты одинок и спокоен и вокруг нет никаких случайных людей, для которых ты — разменная монета. Ты в одиночестве своем неприкосновенен. Тебе Бог дал дар, и ты его пронес, не разменял.
Я очень люблю сказки, которые раскрывают секреты бытия. Помните, про огниво. В первой комнате — мешок с медными монетами, во второй — серебряными, в третьей — с золотыми… Но сказано: «Иди в четвертую. И возьми огниво, потому что оно дороже всего!»
