Сегодня он публичный политик – сопредседатель «Русского союза Латвии» (РСЛ), депутат Рижской думы, в прошлом – депутат Европарламента и сейма Латвийской Республики. Биолог по образованию, он выбрал эту стезю, чтобы бороться за права своих соотечественников в Латвии.
Если физики в советские времена нередко становились лириками, то в Латвии биологи шли в политику. Один из однокурсников Мирослава Борисовича по Биологическому факультету Латвийского госуниверситета, Раймонд Вейонис, был президентом Латвии (2015-2019), другой – Ингмарс Лидака – депутатствовал в Сейме, руководил Партией зеленых, совмещая политическую деятельность с работой в Рижском зоопарке.
Личное дело:
Он не выбирал политику – политика выбрала его
– Мирослав, у тебя немалый жизненный опыт: служил в армии, закончил Латвийский университет, работал в газете, пробовал себя в политике, в бизнесе. Но все же политика победила. Почему?
– Я не пробовал себя, любым делом занимался по-настоящему. Сначала учился в университете, потом была армия (служил связистом на Дальнем Востоке. – Прим. автора), затем снова университет. А политика перевесила, наверное, потому, что это было запрограммировано особенностями моего характера и историей моей семьи.
Мой прадед Петр Никифорович Митрофанов – потомственный почетный гражданин города Двинска (ныне – Даугавпилс, второй по величине город Латвии – Прим. автора), кавалер орденов царской России. Эти награды – за его общественную и административную работу в Двинской думе еще до Первой мировой. И отец мой был репрессирован, вернулся к нормальной жизни и старался изменить мир к лучшему, насколько мог.
Этот пример я видел перед собой, и он в конце концов привел меня в политику, хотя в юности я хотел заняться наукой, исследованием живых организмов, поэтому и поступил на биологический факультет Латвийского университета. Но как ни бежал я от политики, все равно в школе обнаружил себя комсоргом класса, в университете – комсоргом группы. И первый независимый поступок я совершил еще в университете, когда в 1988 году вывел всю свою группу из комсомола.
Прежний уклад жизни заканчивался. Это было абсолютно понятно, вопрос был лишь в скорости изменений. В комсомоле к тому моменту преобладали беспринципные карьеристы, которым было наплевать на происходящее. Я так и не получил тогда от комсомольских лидеров университета ответ на вопрос: зачем существует эта организация и как она собирается меняться? Поскольку они не имели никаких планов положительного преобразования, то самым честным было прекратить с ними общаться.
И самое смешное, что через несколько лет, уже во времена независимости, тех людей, которые исключали меня из комсомола, мои же однокурсники встретили в комиссии по проверке знания госязыка. Карьеристы не тонут, – с иронией замечает Мирослав.
Убеждения:
Мирослав Митрофанов руководствуется в жизни следующим принципом: «Права не получают, их добиваются». И своих соратников призывает взять на вооружение этот постулат.
– Возможно, в твоем лице мы потеряли ученого в области физиологии человека и животных – это ведь было твоей специализацией? А можно было все оставить и заниматься чистой наукой?
Я успел поработать в химической лаборатории, начал сотрудничать с городской газетой «Красное знамя» в Даугавпилсе – после первой же статьи меня пригласили на постоянную работу.
– О чем была статья?
– Я выразил свое возмущение заезжим шарлатаном, который «обучал» со сцены городского театра магии. И огромное количество взрослых, образованных и вроде бы разумных людей, включая военных и домохозяек, сидели и записывали в блокнотик, как надо колдовать. Причем заплатив предварительно деньги за «обучение». У них отсутствовало критическое мышление. К сожалению, советское образование не научило людей отделять правду от лжи. Люди жили в тепличных условиях в советское время. Государство, как мудрый родитель, фильтровало информацию, оберегая не только от политически неправильных, как оно считало, вещей, но и от подобных «магов» и прочего.
И хотя в той моей жесткой статье не изменили ни слова, я целый год отказывался от приглашения работать в редакции.
– Почему?
– Ответственность. Считал, что нужно обладать специальными знаниями даже не в области журналистики, а в философии, социологии, чтобы в такое решающее время говорить с обществом со страниц газет. Но в конце 1990 года наступил момент, когда я принял предложение, возглавив отдел политики в редакции (через короткое время Мирослав был назначен заместителем редактора газеты. – Прим. автора.).
Однако, возвращаясь к теме моей первой статьи, самое страшное было не в интересе людей к мистике, а в развале экономики. Мы не умели – и многие до сих пор не научились – жить в условиях рынка. Последствия той катастрофы до сих пор не преодолены.
На снимке: рядовой Мирослав Митрофанов – солдат советской армии
Когда людей разделили на «своих» и «чужих»
Чем дольше Митрофанов общался в качестве журналиста с местными политиками, тем яснее понимал, что ответов на многие вопросы у них нет. Поэтому политикой Мирослав занялся из-за того же чувства ответственности и в какой-то мере отчаяния, как сам объясняет.
Впервые баллотировался в Сейм уже в 1993 году. В 1994 вместе с единомышленниками создал дискуссионный клуб «Аз Есмь», а на его базе – партию «Надежда». Клуб учредил в Даугавпилсе и Центр русской культуры.
Когда доктор физико-математических наук Татьяна Аркадьевна Жданок (будущий евродепутат от Латвии нескольких созывов и сопредседатель РСЛ) создала в 1997 году левоцентристскую партию «Равноправие», Мирослав вступил в ее ряды. «Русский союз Латвии» вырос как раз из этой партии.
Генеральная линия национально озабоченных латвийских политиков, направленная на то, что русские в Латвии якобы пришлые, не выдерживает критики.
– В Европе (а ты был и евродепутатом, и работал в Европарламенте консультантом) хотя бы понимают, что русские в Латвии не «понаехавшие»?
– К сожалению, даже в экспертной среде победил примитивный политический подход. Чувство реальности современная Европа часто теряет. Это беда Евросоюза, да и той же Америки, что вещи должны быть не такими, какие они есть, а такими, какими их надо видеть. Этакое возвращение к оруэлловскому «Скотному двору».
Западная Европа смотрит на Россию и русских в Балтии сквозь призму стереотипов. И разницы никакой между нами и россиянами на Западе в принципе не делают.
Конечно, наши коллеги по Европейскому свободному альянсу – представители национальных общин, имеющих определенные конфликты с представителями официальных наций и властями европейских стран, нас как раз таки понимают. Но они представляют меньшинства в своих странах. Поэтому, например, продвижение ЛГБТ-ценностей в Европе постепенно находит понимание. А в отношении этнических и языковых меньшинств ситуация развивается в обратном направлении.
Если после войны в Югославии требования к стандартам прав человека были высокими, то сейчас этот испуг прошел, и все достижения тех лет потихоньку демонтируются. Например, против права на образование на родном языке для русского меньшинства в Латвии сейчас голосуют даже социал-демократы. Они стали просто теми, кем были изначально – выразителями хищных интересов имперских наций, устроивших бойню Первой мировой войны.
Это напоминает именно поведение большевиков и меньшевиков (социал-демократов) перед Первой мировой войной. Если первые последовательно призывали пролетариев всех стран не воевать друг с другом, то социал-демократы призывали пролетариев убивать друг друга и поддерживали свои буржуазные правительства в братоубийственной войне на территории Европы.
Сейчас история повторяется, социал-демократы голосуют против нас [русских нацменьшинств], занимая в том числе антироссийские позиции. Хотя мы не являемся российскими гражданами, не имеем такой поддержки, как, скажем, венгры, живущие в других странах, которым очень помогает правительство Венгрии.
Против нас еще голосуют потому, что автоматически причисляют ко всем в мире русским – большому 300-миллионному (но разделенному!) народу, которому-де никакая поддержка не нужна.
Это все переломить мы, конечно, сможем, но перелом этот наступит далеко не завтра. Потому что в информационной войне коллективный Запад пока результативнее воздействует на умы своих граждан и даже на часть россиян, не говоря уже об украинцах и белорусах.
Русская молодежь выбирает Латвию
– Наши дети все чаще не связывают себя с Россией, с русским миром, строя планы перебраться в Европу. Как ты относишься к этим тенденциям, у тебя ведь тоже растет сын?
– Вопрос сложный. Я бы однозначно хотел, чтобы у нашего рода было продолжение здесь, в Латвии. Я много путешествовал по Европе, в Бельгии провел три года, работая в Европарламенте, общался со многими людьми, и все-таки нигде нет такого ощущения родины, как дома, в Латвии, несмотря на все наши нынешние проблемы и необходимость бороться за место под солнцем.
Но есть еще и вопрос самореализации. Если, например, мой сын Кирилл вырастет, выучится, и у него будет склонность к такому роду занятий, которого здесь нет? Например, к строительству космической техники. В таком случае придется ехать туда, где она создаётся – учиться и работать. Но во многих отраслях, уверен, можно состояться и здесь, в Латвии.
«Русский союз Латвии» проводил в конце 2020 года исследование, которое показало, что русская молодежь в принципе находит себя в этой жизни и в Латвии. Обязательной установки, чтобы уехать, нет. Абсолютное большинство связывает все-таки свою судьбу с родной страной. А потому надо бороться именно за лучшие условия жизни здесь. На сдержанный оптимизм настраивает и молодежное отделение в нашей партии: появляются молодые ответственные люди, которые готовы продолжать наше дело.
Фото Карена Маркаряна и из личного архива Мирослава Митрофанова.
Источник: https://www.zemljaki.eu/post/miroslav-mitrofanov
