В 30-е годы ХХ века в центре Риги шло строительство помпезных правительственных зданий – дворца юстиции, министерства финансов. Один из горожан русский учитель Борис Меркулов, проходя мимо монументальных новостроек, с иронией говорил: «Молодец, Улманис! Смотри, как старается для русских, ведь это все они получат». Что же вызвало у рижского педагога и публициста столь сильную неприязнь?
Провал «школьной реформы».
В 20-е годы 20 столетия в Латвии можно было получить не только основное, но и среднее образование на многих языках. Наряду с латышскими, немецкими, русскими работали еврейские, белорусские, польские гимназии. Более того. На русском языке можно было получить и высшее образование. Да, в университете обучали на госязыке. Но за обучение в нем надо было платить. А частный вуз – Русский институт университетских знаний по решению Сейма получал дотации от государства. Так что русские и латышские студенты имели, в сущности, равные возможности для получения образования на родном языке.
Такая система образования никому не мешала до того, как в Латвию с Запада пришел мировой экономический кризис. Экономические трудности вызвали всплеск национализма. Министр образования Атис Кениньш начал наступление на школы национальных меньшинств. Однако в первой половине 30-х годов «школьной реформы» не получилось. Надо сказать, что и в те времена политики-нелатыши состояли в разных политических партиях, порой враждовали друг с другом (доходило даже до злостной клеветы и последующего привлечения клеветников к уголовной ответственности латвийским государством). Но все нелатышские политики без колебаний выступили в защиту своих школ. А, к примеру, русские газеты в 1933 году об угрозе русской школе писали значительно больше, чем о страшном экономическом кризисе.
В конце концов, министр Кениньш отправился в отставку. Стало ясно, что «школьная реформа» не состоится. Однако прошло немного времени, и Карлис Улманис совершил переворот. В стране установилась диктатура, а над русскими школами нависла новая опасность.
Атака с фланга
Отметим, что даже обладавший абсолютной властью в стране диктатор Улманис не решился запретить обучение в средней школе на родном языке детей. Хотя мог не опасаться ни критики в русской прессе, ни школьных забастовок, ни даже недовольства визитеров с Запада. Но отсутствие запрета вовсе не означало, что с русскими школами в Латвии все в порядке. Образно говоря, вместо кавалерийской атаки на «чужие» учебные заведения диктатор выбрал неторопливый обход с фланга.
Русские учебные заведения не запрещались, они попросту закрывались. Даже в годы так называемой Великой депрессии у государства находились средства на их содержание. В годы экономического подъема неожиданно выяснилось: деньги кончились.
Как уже говорилось, Русский институт университетских знаний получал финансирование от Сейма. Но Улманис, как известно, разогнал парламент. Финансировать русский вуз стало некому. В 1935 году он был ликвидирован.
Довольно быстро власти закрыли и большинство русских гимназий, включая самую популярную – Ломоносовскую. В 1929/30 году в Латвии работали 11 русских и две белорусские гимназии. Ярым защитником белорусских гимназий в 20-е годы был министр образования великий поэт Янис Райнис. В конце 30-х годов Райниса уже не было в живых, а в стране не осталось ни одной гимназии с белорусским языком обучения. Русским средним учебным заведениям, пожалуй, повезло больше: из 11 гимназий уцелело две – одна в Риге, другая в Резекне. Кроме того, работала смешанная латышско-русская гимназия в Даугавпилсе. В 1932 году в русских гимназиях учились почти полторы тысячи человек, а в 1939-м году –лишь немногим более 500.
Уже в начале 90-х годов доктор истории Татьяна Фейгмане записала рассказ очевидца Т. Павеле, как ликвидировалась русская гимназия в Лудзе. Свидетельница говорила, что будет помнить этот горький день до самой смерти, что после того, как школьников построили и зачитали им приказ министерства образования о закрытии гимназии, то «все зарыдали, и педагоги и ученики… Из шокового состояния не выходили весь день».
Сокращалось и количество русских начальных школ. В издании Русского национального объединения «Русский ежегодник на 1938 год» нельзя было возмущаться школьной политикой властей. Ведь Калнциемские каменоломни напоминали, что ждет любителя критики. В ежегоднике лишь бесстрастно констатировалось: «Число русских школ начинает сокращаться вследствие, с одной стороны, объединения школ с небольшим количеством учащихся, с другой – преобразования русских школ в смешанные по национальному составу учащихся, с преподаванием на латышском языке». Если в 1934/1935 году в Латвии насчитывалось 236 русских основных школ, то на 1 сентября 1937 года – лишь 147 основных школ. Недовольство родителей русских школьников во внимание не принималось.
Русские родители все чаще отдавали детей учиться в латышские школы просто потому, что русских школ поблизости не было. Если в 1933 году 30 процентов русских детей учились в латышских школах, то в 1936 году – уже 40 процентов. Может быть, такая «школьная реформа» повышала конкурентоспособность русских детей, облегчала им учебу в университете на латышском языке? Вот красноречивые цифры: в 1933 году в Латвийском университете учился 241 русский студент, в 1939 году – 221 человек. А ведь в 1933 году работал и Русский институт университетских знаний. То есть после той «школьной реформы» русских студентов в Латвии стало значительно меньше.
Комментарий гражданина Швейцарии
В то время в Риге жил человек необычной судьбы – журналист и педагог Генрих Гроссен. Родители этого швейцарского подданного переселились в Российскую империю, после революции Гроссен около 20 лет прожил в Риге. После того как Латвия стала советской, швейцарский немец Гроссен репатриировался в Германию. О жизни в Латвии он оставил интересные воспоминания. В том числе и о том, какую реакцию в русской среде вызвало закрытие русских школ. Публицист писал: «Появились громадные здания правительственных учреждений: дворец юстиции, дворец министерства финансов, военный музей и другие… Учитель и публицист Борис Меркулов, проходя мимо строящихся дворцов, говорил: «Молодец Улманис! Смотри, как старается для русских, ведь это все они получат!».
Швейцарец с возмущением писал об ужесточении языковой политики при Улманисе, о наступлении на права меньшинств. Гроссен отмечал: «Ропот все усиливался. Почва для большевизма при Улманисе была великолепно подготовлена, и не только среди рабочих, но и среди интеллигенции, особенно меньшинственной».
Когда Улманис произвел свой переворот, многие его сподвижники надеялись, что новая власть сумеет обеспечить единство нации. Вскоре после переворота вице-премьер правительства Улманиса Маргер Скуениекс высказался на тему, что народ должен быть монолитным, чтобы в серьезные исторические моменты «все жители государства почувствовали, что это их государство, государство, которое они при любых обстоятельствах должны защищать». Однако языковая и школьная политика Карлиса Улманиса оказалась бомбой замедленного действия. Эта политика не объединила, а разъединила нацию.
В 1919 году в Латвии были красные латышские стрелки, но не было русских красных стрелков. А вот отряд русских белогвардейцев сформировался. В 1940 году часть русских с радостью встречали Красную армию.
