Илья Эренбург, можно сказать, родился в рубашке и под счастливой звездой. Чудом не пострадал в политических чистках, хотя как сам признавался, ждал ареста не раз. Издавался тиражами, которым позавидует любой писатель…
И даже в последние пятнадцать лет реформ, когда перестали выходить книги даже таких зубров русской литературы советского времени, как Горький, Маяковский или Алексей Толстой, романы Эренбурга нет-нет да появлялись на прилавках магазинов. Не такими, правда, тиражами, как раньше, но в достаточных количествах, чтобы их любой желающий мог приобрести. Другое дело, что желающих стало меньше. И даже переизданный только что трехтомник его знаменитых мемуаров «Люди, годы, жизнь» преспокойно стоит себе на полке магазина «Полярис», ждет покупателя.
А ведь когда в конце 60-х впервые вышел первый том мемуаров, стопки по двадцать-тридцать экземпляров книги таяли буквально на глазах. Второй том мне, например, вообще не достался. А за третьим мы в те годы охотились, как за большой редкостью.
И не мудрено, его воспоминания были тогда как глоток свободы, как прорыв в закрытый для всех нас мир. Когда они еще только публиковались в журнальном варианте, о них уже говорили, как о сенсации. Даже сегодня достаточно прочесть первые десять страниц, и станет ясно, что, во-первых, это во многом необычный для советского или, если хотите, для русского человека взгляд на мир, а во-вторых, Эренбург пишет в своей книге о вещах, о которых тогда, в начале 60-х так, громко и широко говорить еще не было принято.
И вряд ли дело в том, что Эренбург был смелей других. Он просто в некотором роде человек необыкновенный. Это фигура совершенно уникальная в русской культуре. Эренбург долго жил на две страны – в Париже его можно было встретить так же часто и даже чаще, чем в Москве. Берлин, Лондон, Париж, Рим, Дели, Токио, Пекин – маршруты его поездок всегда были неожиданны и впечатляющи. Он умел воспринимать мир через призму искусства и литературы. Сказать, что Эренбург был очень образованным, язык не поворачивается. Он не кончал никаких вузов, только гимназию, в чем я тоже не уверен. Но с юных лет он обладал поэтическим восприятием. Всю жизнь, кстати, писал стихи, а еще лучше стихи переводил, например, Вийона,- и был необычайно сведущим человеком. Он умел мыслить глобально, во всем, как говорится, доходить до сути.
Поездки по разным странам откладывали глубочайший отпечаток и на образ мыслей, и на все его творчество. Одновременно с мемуарами, приковавшими к Эренбургу внимание всего читающего населения страны, в начале 60-х вышла книга его путевых заметок, размышлений и впечатлений – «Япония. Греция. Индия». И, несмотря на семидесятипятитысячный тираж, сразу стала библиографической редкостью.
Не знаю, сколько книг Эренбург перелопатил перед поездками в эти страны (а, может, ни одной?), но этой его небольшой книги на 130 страниц текста вполне достаточно, чтобы не только получить исчерпывающее впечатление о культуре и искусстве трех стран, но и чтобы навсегда ими «заболеть».
Чуть раньше Эренбург издал другую небольшую книжку – «Французские тетради» о культуре старой Франции. В ней, начиная с ХVIII века и кончая импрессионистами и работами Пикассо, все самое ценное в французском искусстве перед читателем как на ладони. Кстати, о Пикассо тогда же мы исчерпывающую информацию тоже получили из книжки Эренбурга о знаменитом художнике.
Эренбург не представлял себе жизни без искусства. Окружающий мир, можно сказать, приобретал для него ценность только через свое проявление в искусстве.
В разные времена Эренбург был известен по-разному. То как русский поэт, окунувшийся в парижскую богему. То как советский прозаик, чьи романы отмечены несколькими государственными премиями. Во время Великой Отечественный – как военный журналист. Потом как крупный антифашистский трибун. И наконец – в последние годы жизни и вот опять сегодня – как известнейший мемуарист, полней и ярче других изобразивший в своих воспоминаниях полувековую историю России.
