автор: Мирослав МИТРОФАНОВ, секретарь координационного совета ЗаПЧЕЛ
Сегодня суммарный рейтинг партий ПНС и “Яунайс центрc”, учредивших новое объединение “Сасканяс центрс”, жалок и не дотягивает до заветного пятипроцентного барьера. В то же время рейтинг ЗаПЧЕЛ выглядит непотопляемо высоким — 11 процентов. Если бы выборы были сегодня, это могло бы обеспечить до 15 мест в парламенте. Однако, если читать латвийские русские газеты, то оба упомянутых объединения уже выглядят равновеликими, даже при небольшом лидерстве “Сасканяс центрс”.
С чистого листа?
Все забыто и прощено — и коллективная ответственность ПНС за развал первого состава ЗаПЧЕЛ, и пассивность большинства пэнээсных депутатов в нынешнем Сейме, и предательство согласистов в решающие моменты борьбы против реформы… Уже никто не помнит массовой скупки голосов и подкупа депутатов членами “Нового центра”. Игра как бы началась с чистого листа. Пресса,создает новую реальность, а заодно и незапятнанную биографию для “Яунайс центрс”. За год, остающийся до выборов 9–го Сейма, у воссоединившихся согласистов есть шанс конвертировать забывчивость общества в высокие рейтинги и в результате получить в Сейме фракцию, сравнимую по размеру с ЗаПЧЕЛ.
Как к этому относиться? Как к естественному явлению. На короткий момент после местных выборов 2005 года ЗаПЧЕЛ восстановил монополию в среде русских избирателей. Теперь конкуренты оправились от шока и начали действовать. Ими двигают мощные мотивы, которых запчеловцы объективно лишены. Депутатов ПНС к действиям стимулирует угроза с позором закончить свою политическую карьеру, не пройдя в следующий Сейм вместе с со своей банкротирующей партией. Плюс к этому Долгополов должен хорошо выступить на парламентских выборах, тем самым реабилитироваться перед спонсорами за относительную неудачу на городских и окончательно отправить на свалку истории своего вечного оппонента Юрканса. Плюс Цилевичу нужна партия, которую можно было бы пусть с натяжкой, но выдать на Западе за организацию “социал–демократического направления” и тем самым получить козырь в конкуренции за влияние в европейском социал–демократическом Интернационале. Впрочем, надо признать, что последний мотив имеет отношение и к интересам избирателей. Сумма этих мотивов привела к объединению Партии народного согласия и “Нового центра”.
Выживет тот, кому доверяют
Появление активного конкурента у ЗаПЧЕЛ — это процесс, который уже не остановишь. Принесет ли он пользу избирателям? Только в том случае, если ЗаПЧЕЛ победит в этом соревновании и продемонстрирует явное лидерство по результатам выборов 2006 года. Почему я так категоричен? Ведь сейчас размер русской общины и ее политическая активность обеспечивает существование в Латвии аж трех с половиной “русских” партий национального уровня и нескольких региональных. Почему это разнообразие не может сохраниться? Проблема в том, что традиция голосовать за определенную партию зарождается в виде доверия к популярному лидеру, но выживает только при наличии у партии стабильной идеологической базы. А вот идеологический расклад в русской общине ограничен дуальным выбором. Те, кто живет только обидой и ностальгией, отказывается вживаться в современные реалии — те наши сограждане склонны поддерживать коммунистическую платформу. Это избиратели, условно говоря, Рубикса–Журавлева. Электорат этот устойчив, поскольку не вступает во взаимодействие с доводами разума и собственным опытом.
Второй выбор — смотреть вперед. Это значит, не отрицая несовершенства и даже порой извращенности современной экономики и демократии, искать способ использовать новые условия и приспосабливать их под свои нужды. Одно из извращений, которое не соответствует интересам русских Латвии — это этнократический характер власти, исключение русских граждан и налогоплательщиков из процесса принятия решения. Поскольку латышские партии решать эту проблему отказываются, русские избиратели вынуждены создавать и поддерживать свои партии.
Без классового подхода
Я предвижу, что на этом моменте теоретики будут протестовать, говоря, что среди русских Латвии есть еще и правые, и христианские демократы, и социал–демократы, и зеленые… В теории они есть. На практике же все сводится к простейшему выбору — тосковать о прошлом или признавать и изменять настоящее. Классические лево–правые расклады в стране, где нет массового рабочего класса, нет боевых профсоюзов, нет многочисленного организованного среднего класса — абсолютно не работают. Ностальгия работает, историческая обида — тоже, пафос борьбы и преодоления — да, а вот классовый подход нет. Это хорошо видно на примере латышских партий, чья социальная тактика меняется диаметрально в зависимости от нахождения в позиции или в оппозиции. В короткий момент оппозиционного существования даже самая что ни на есть правая Народная партия успела покритиковать правительство за низкие пенсии и учительские зарплаты. И наоборот — никакого социализма не было замечено в политике первого и единственного социал–демократического министра сельского хозяйства в конце 90–х годов.
Та часть русских, которая предпочитает смотреть вперед, обладает достаточно стандартным набором взглядов и установок, что неудивительно, поскольку разброс мнений предлагаемых русской прессой очень невелик. Русский Латвии может называть себя консерватором, левоцентристом или зеленым, но при этом, скорее всего, он будет по отношению к ЕС настроен скептически, по отношению к национализму латвийских властей — негативно, к защите природы — положительно, к получению образования на родном языке — тоже, он будет за выход из НАТО, за повышение пенсий, за строительство муниципального жилья, за определенный официальный статус русского языка, за избирательные права для неграждан на местных выборах, против коррупции и масштабных экономических и военных авантюр государства…
ПНС и “социал–демократизация”
Примерно такой набор установок характерен для среднего избирателя ЗаПЧЕЛ, ПНС и “Нового центра”. Много лет теоретики из ПНС пытались привить партии какую–то особую “социал–демократическую идентичность” и объединить ее с идентичностью латышских братьев социал–демократов. В теории такое объединение позволило бы решить проблему межобщинного противостояния и получить покровительство европейской социал–демократии.
Попытки братания оказались безрезультатными по причине непреодолимой брезгливости “латышских братьев”, для которых русские, начиная с 30–х годов 20–го века, остаются расово непригодными для государственного управления и политики. Другая причина срыва планов по “социал–демократизации” ПНС заключается в том, что актив партии не владел минимальным контекстом деятельности современной европейской социал–демократии. А настойчивая пропаганда этой деятельности способна лишить партию актива и превратить ее в клуб интеллектуалов–изгоев. При известном консерватизме наших соотечественников сегодня невозможно “продать” массам такие фишки европейской социал–демократии, как защиту цветных иммигрантов, расширение прав гомосексуалистов, прием Турции в ЕС, критику режима Лукашенко… Как бы ни было смешно и обидно для лидеров ПНС, но средний активист ПНС в этих вопросах более консервативен, чем средний сторонник ЗаПЧЕЛ. Достаточно только вспомнить последовательные голосования депутата Яниса Лочмелиса за всевозможные запреты в Комитете по безопасности Рижской думы (хождение по траве, пиво на улицах, митинги в центре столицы), а также позорный отказ партии от организации каких–либо собственных митингов и пикетов.
Цель — запугать избирателя ЗаПЧЕЛ
Впрочем, похоже, теперь лидеры нового объединения готовы цинично отказаться и от глубокой вспашки социал–демократического поля и от братания с латышскими соцдемами. Долгополов с Урбановичем готовы ограничиться экспортным вариантом декларации своей социал–демократической сути и всю ставку сделать на перетягивание избирателей от ЗаПЧЕЛ. Это самый ленивый способ для достижения успеха на ближайших выборах. Он не требует дорогого и не гарантирующего результатов вторжения на электоральное поле латышской общины. Он даже не требует доказательства несуществующей идеологической разницы между ЗаПЧЕЛ и “Сасканяс центрс”. Очевидно, что единственным и основным способом мобилизации избирателя наши конкуренты изберут его запугивание нашей радикальностью. При этом они будут ставить знак равенства между ТБ/ДННЛ и ЗаПЧЕЛ, уговаривая избирателей отдать голос “прагматичной”, “центристской”, “цивилизованной” силе.
С точки зрения политтехнологии — это вполне работающий прием, хотя, конечно, подлый. Разницы в декларируемых политических целях между ЗаПЧЕЛ и “Сасканяс центрс” не было и пока нет. Если бы “Сасканяс центрс” действительно хотел бы стать партией, приемлемой большинству латышей, то надо было бы честно перейти на латышские позиции в вопросах языка, образования и интерпретации истории. Никакого “третьего пути”, о котором регулярно заявляет Цилевич, в двухобщинной стране не существует. Или осознанная ассимиляция, или борьба за признание нашего права на существование такими, как мы есть — с нашей общиной, языком и историей. ПНС ведет себя нечестно, убеждая наших общих избирателей в том, что претендовать на права можно, ничего лично не делая для их завоевания. Согласисты будут создавать впечатление, что в отличие от “ужасных радикалов”, которые звали детей на митинги, сопротивляться можно и дома на диване, исполнив свой гражданский долг — проголосовав за обновленный ПНС. Подлость курса “Сасканяс центрс” на порицание “радикалов” заключается также в том, что вольно или невольно она будет действовать сообща в дальнейшей травле ЗаПЧЕЛ, развернутой латышским истеблишментом, после того как у него прошел испуг от возможности русской революции в 2004 году.
Что ждет общину?
Если отвлечься от моральной оценки технологии борьбы за общего избирателя, то основным остается вопрос, каковы будут общественные потери в случае успеха “Сасканяс центрс”. В этом случае русская община окажется отброшенной в своем развитии к середине 90–х годов. Согласисты могут оставаться идеологическим подобием ЗаПЧЕЛ лишь до того момента, пока объединение представляет общественную силу. Стоит ЗаПЧЕЛ потерять влияние, первое, что сдадут “сторонники общественного согласия” — это признание факта существования второй общины страны. И сейчас они признают ее наличие сквозь зубы, нехотя, под давлением русской прессы и запчеловского политического большинства. Стоит ЗаПЧЕЛ потерять лидирующее положение в русской среде, согласисты вопреки всем реалиям реанимируют свою старую песню о “недопустимости двухобщинности”. Уже сейчас, при минимальном ослаблении хватки ЗаПЧЕЛ, тот же Долгополов старается вернуться в комфортные для него рассуждения образца 98 года о принципиальной неважности вопроса о языке обучения.
Александр Гильман недавно сказал, что “Сасканяс центрс” может быть выгоден русской общине для того, чтобы собрать голоса конформистски настроенных русских (Ракурс, №28). Я мог бы согласиться с этой успокоительной оценкой, если бы выборы проходили десять лет назад. Сейчас границы конформизма сильно заострились. Нет радужного перехода, настало время контрастов. Сегодня любой русский Латвии, не согласный с перспективой языковой ассимиляцией, уже не может быть конформистом. И наоборот, для русских конформистов есть огромный выбор латышских партий, предлагающих размен ассимиляции на участие в управлении государством. Для таких людей “Сасканяс центрс” — это лишь небрежная подделка под реальную латышскую партию. Если же под кодовым названием “конформисты” иметь в виду просто умеренных и образованных людей, то и здесь ситуация в корне поменялась: на последних выборах за ЗаПЧЕЛ голосуют и те избиратели, на которых ранее рассчитывал ПНС — уравновешенные, образованные, состоявшиеся в жизни. Но не конформисты.
В этих условиях перед ЗаПЧЕЛ на предстоящих выборах встает новая задача — сохранить поднятое во время кампании борьбы с реформой знамя русской общины страны. Если “Сасканяс центрс” проиграет — его депутатам придется вынужденно идти и дальше под нашим флагом борьбы и преодоления и повторять наши лозунги. Если победят они, то попытаются обменять знамя на прощение грехов и допуск в национальную элиту. Затея, впрочем, безнадежная — услужливых перебежчиков на любой войне презирают. На уважение может рассчитывать лишь тот, кто сражается до конца.
