Кого я ни спрашивал, никто не смог мне внятно объяснить, что такое – не слишком большая дорога. Узкая? Короткая? Второстепенная? А ведь я это взял не с потолка, а из стихотворения одного из лучших рижских поэтов. Что эта дорога для поэта реальность, сомнений нет. Но по-русски она называется как-то иначе.
Или вот другая крайность – «афтар убей сибя ап стену». Это чудное выражение я вычитал в одной статье об интернетовском «жаргоне падонкаф». Имеется в виду, что написанное «афтаром» кому-то не нравится. Такой язык существует в Сети и считается «фонетически адекватным» нашей устной речи.
Что же общего между размытым, неточным языком некоторых поэтов и «языком падонкаф»? А то, что и те и другие пишут, как говорят, говорят, как слышат, а слышат, – по Окуджаве, – как дышат. Или как живут.
«Точка невозврата»
В свою очередь жить мы все сегодня спешим. От этой спешки нарушаются естественные ритмы нашей жизни, вместе с ними меняется устная речь, и тут же это сказывается на нашем письменном языке. Он становится стремительней и лаконичней. В него уже врываются даже цифры. Вот еще одна забавная цитата – «4ем dal6e v les…». На мобильной мове это значит – «чем дальше в лес». Четверка тут замещает букву «ч», шестерка – «ш».
Это, конечно, остроумный способ сэкономить время. Только беда в том, что такие новации если не дезорганизуют наш язык, то травмируют его. Правда, некоторые считают, что русский язык таким образом развивается. Амортизация, эрозия, утряска, усадка и бог весть что еще, считают они, языку только полезны. Кроме того, он обогащается новыми формами и даже словами. Считается, что особенно под влиянием Интернета и разных прочих внешних факторов русский язык ничего не теряет, а только приобретает еще большую крепость. Все, что с ним происходит, идет ему на пользу.
Но значит ли это, что одновременно развивается и наш с вами личный язык? Вот с ним-то дело обстоит как раз наоборот.
В словарях количество слов, действительно, увеличивается, а наш речевой запас при этом, как ни парадоксально, стремительно скудеет. Энтропия устного языка – вещь, наверное, закономерная. Он от этого вроде бы становится эластичней и проще. Мысль, на выражение которой раньше потребовалось бы десять слов, теперь можно выразить пятью или вообще тремя словами. Только кто сказал, что наш персональный язык от этого выигрывает?
Наоборот, в нашем коммуникативном механизме есть «точка невозврата», за которой сперва рождается интернетовский «язык падонкаф», после чего мы и вовсе начинаем изъясняться междометиями, как Эллочка-людоедка, и даже готовы перейти на мычание. Так что вряд ли стоит считать, что язык Интернета и другие современные новации делают их потребителей продвинутыми людьми.
Кто хоть некоторое время работал в библиотеках, знает, что за столетия в библиотечном деле сложилась уникальная по своему совершенству система хранения и передачи информации. Что касается Интернета, его создавали ребята, которые библиотек не нюхали. Свой велосипед они изобретали заново, ничего не зная о библиотечных системах информации. Может быть, когда-нибудь в будущем Интернет и станет идеально совершенной системой, но пока что он напоминает свалку мусора с испорченным лифтом. Этот мусор уродует повседневную речь, отчего наш язык сегодня упрощен дальше некуда.
Воровские страхи
Наше косноязычие стало всепроникающим еще и потому, что оно созвучно с политическим процессом, тоже нацеленным на упрощение. Только уже жизни в целом. Однажды такая история с русским языком и литературой уже произошла. Сразу после пролетарской революции язык изуродовала советская бюрократия, поклонявшаяся атеизму. Она пришла со своим кодексом чести и стала ломать всю прежнюю русскую понятийную систему. И речевую соответственно тоже. Сегодня это повторяется. Пришла новая, теперь уже либеральной бюрократии, фанатично влюбленной в Интернет.
Что у них общего и почему им так легко удается уродовать наш язык? Обе бюрократии – и старая советская, и новая либеральная – формально ратуют за свободу, а реально за свои корпоративные права. Причем, что характерно, широко используя в повседневной речи воровской жаргон. Либеральные демократы доламывают русскую понятийную систему, насаждая теперь уже свой собственный кодекс чести и вместе с тем внося опять полную сумятицу в наш язык.
Но еще печальней другое. Под натиском новых понятий, мы, как манкурты, забываем свое прошлое (как будто не сами его создавали), а с ним и правильную речь. Часто доходит до смешного. Широко сейчас распространившийся и смешавшийся с интернетовским воровской жаргон вытаскивает за собой на свет божий и воровскую мораль, а с ней вместе воровские страхи. Вор, например, больше всего боялся сесть на скамью подсудимых. Не отсюда ли уморительный речевой оборот – присаживайтесь, пожалуйста? Чиновники и люди бизнеса пуще смерти боятся задеть самолюбие равных себе двусмысленным «садитесь». В криминальной среде это как бы намекает на отсидку срока и на скамью подсудимых. Но и «присаживайтесь» звучит очень неловко, не по-русски. А что раньше говорилось в таких случаях? Раньше говорили – присядьте пожалуйста. Энергично и решительно, по-хозяйски.
Это корчится безъязыкая улица?
Наша речь сегодня неправильна, потому что стала размытой и неконкретной. Это очень заметно в радиопередачах. Если вы скажете, например, поступить в дневное отделение, вас никто не поправит. Как никто не корректирует сильно коверкающих в радиопередачах русскую речь латышских чиновников. Ведущим мешает их политкорректность и толерантность, а ведь последствия могут быть необратимыми. Услышав по радио безграмотное выражение, молодежь часто воспринимает это как очередную новацию. Еще трудней понять, почему по радио передают безграмотно написанные песни. Например, такое: «Кофе и шоколад! Как тебя я ждала в этом легком пальто зимой – ты мой, ты мой…» Очень задушевные слова.
Или вот совершенно прекрасная строка: «Я скорей вписать слова (понравившейся песни. – Г.Г.) успел в тетрадь». Понимаю, тут проблемы с рифмой и ритмом. Но если назвался сочинителем, то постарайся сочинять свои песенки грамотно.
Но и тут есть свой, так сказать, нюанс. Воровской и интернетовский язык, лаконичная птичья речь, «жаргон падонкафф» и прочие современные «реформы» русского разговорного языка идут еще и от нежелания выражаться, как принято, то бишь внятно и грамотно. Это одна сторона дела. Есть и другая. В результате такого «модничанья» возникают далеко идущие последствия. Рождается литература «новых русских», когда уже не поймешь, что в их текстах от литературного жеманства и что – от элементарного неумения внятно выразить свою мысль. Сейчас на книжных прилавках лежат два очень популярных среди «новых русских» романа. Один называются «Про любоff/onn», другой – «ДУХLESS». В первом случае смысл более-менее понятен – любовь в двух версиях. А со вторым черт ногу сломит. Должно быть, по-русски это – малодушные, слабые духом. И дальше в тексте идет тоже откровенное жонглирование интернетовской лексикой и английскими словами. Кто-то наверняка сочтет авторов книг очень продвинутыми людьми. Но, может, как сказал поэт, это корчится безъязыкая улица? А мы с вами эти корчи принимаем за эталон современного языка.
